К.Г. Паустовский - Толя-капитан

Всю ночь над побережьем шумел ливень. Медленные молнии освещали волны, бившие в берег, растрепанные платаны в саду и мою комнату, похожую на каюту. Каждый раз от вспышки молнии сверкал на столе осколок дымчатого стекла, подобранный на берегу после прибоя.

Иногда срывался шквал, хлестал по стеклам мелкой галькой и яростно тряс стены. Дом скрипел, сами собой открывались и захлопывались двери, на разные голоса пели печные трубы, и бродячие псы, ночевавшие на веранде, начинали скулить от страха.

А утром все так же ревело седое и мглистое море и вдали взлетали и окунались в воду доски, бревна и вырванные с корнем деревья, – их вынесла в море после ливня горная река Бзыбь.

Толпа мальчишек собралась на берегу. Ежась от дождя, они смотрели на море, неистово кричали и то отбегали от волны, то снова бросались к кромке прибоя.

Я вышел на берег и увидел на волнах неуклюжую маленькую лодку и в ней – мальчишку. Он изо всей силы греб деревянной лопатой к берегу и тащил на канате за лодкой несколько бревен. Бревна подымало высоким накатом воды. Они взлетали над лодкой и каждую минуту могли обрушиться на нее и разбить ее в щепки, но мальчик – теперь его было уже ясно видно – ловко увертывался от бревен и все махал деревянной лопатой.

– Кто это? – спросил я мальчишек.

– Толя-капитан, – хором ответили они. – Самый храбрый мальчик на всем берегу. Он дрова в море собирает.

Так я познакомился с Толей-капитаном. Худенький, низенький, быстрый, в рваной красной фуфайке и зеленых широких штанах, он был настоящим хозяином побережья. Он таскал в карманах кучу занятных вещей, которым завидовали не только мальчишки, но и некоторые взрослые: рыболовные крючки, инжир, щербатый, но острый ножик, обкатанный прибоем сердолик и зажигательное стекло.

Стоило мне выйти на берег с самоловом, чтобы поудить бычков, как тотчас рядом появлялся Толя-капитан и брал команду в свои руки. Он насаживал мясо на мои крючки, распутывал узлы на самолове, снимал пойманных бычков и бесстрашно хватал за колючки морского ерша, щелкавшего пастью, как злая собака.

Толя-капитан дальше всех закидывал самолов. Он раскручивал его над головой с такой силой и свистом, что все, кто был поблизости, ложились плашмя на землю и закрывали головы руками, – глупо было бы погибнуть от удара сорвавшегося с самолова увесистого голыша. А голыш иногда срывался, ударял в парапет у нас за спиной и разлетался с треском и дымом на сотни осколков. После этого на берегу долго пахло порохом, как после хорошего взрыва.

Иногда на волне появлялся нырок. Он вертел головой и подозрительно поглядывал на Толю-капитана. Толя выхватывал из кармана рогатку и запускал в нырка голышом. Камень врезался в воду рядом с нырком, нырок исчезал и выныривал так далеко, что попасть в него было уже невозможно.

Однажды Толя-капитан отчаянно закричал:

– Акула! Черноморская! Вот она, кроет под берегом!

Я увидел в воде живое серое веретено. Оно стремительно и хищно неслось вдоль пляжа. Тотчас свистнул запущенный из рогатки камень и послышался тупой удар, – Толя попал. Разъяренная акула вылетела на воздух, тяжело шлепнулась в воду и, виляя хвостом, начала медленно уплывать в море. Десятки камней полетели, пересекаясь, вслед акуле. Акула ушла, но мальчишки клялись, что она подбита и ранил ее, конечно, Толя-капитан.

Осенью Толя начал появляться на пляже только к вечеру, – днем он ходил в школу. Он приходил к морю прямо из школы, с книгами, перевязанными ремешком. Среди этих книг всегда был один и тот же толстый растрепанный том в зеленом переплете – «История Черноморского флота», написанная давным-давно и неведомо кем, так как первая страница была вырвана. Толя очень берег эту книгу и с опаской следил за мной, когда я ее перелистывал.

– Откуда ты взял эту книгу? – спросил я его. – Она редкая.

– На маяке, – ответил Толя. – На мысу. Там мой дядя служит механиком. Только они меня на башню не пускают.

– Кто они?

– Маячные. А с башни море видно далеко, может быть, до самой Турции.

– Ты что ж? Будешь моряком? Капитаном?

– Очень хочу, – ответил Толя. – Отец согласен, а мама – нет. Сердится. Говорит, моряки редко дома бывают…

– А им весь свет – дом, – вдруг грустно сказал совсем еще маленький черный мальчик, тихо сидевший рядом с нами.

– Правильно, Арутюн Мартынович! – крикнул Толя и хлопнул черного мальчика по спине. – Им весь свет – родной дом. Они вольные люди. Нам учительница говорила, что чем больше человек знает землю, тем он умнее.

Толя сделал страшное лицо, яростно дернул самолов и начал быстро выбирать его из воды. На конце самолова, на большом ржавом крючке, болтался бычок.

– Смотреть не на что! – сказал с презрением Толя.

Он отцепил бычка и бросил его обратно в море. Штормы и дожди вскоре сменились штилем. Он лежал над морем, как праздничный дым, и море временами совсем переставало шуметь. Я часто просыпался ночью от необычной тишины, прислушивался, но не мог расслышать даже легкого плеска воды.

В один из таких дней я пошел на маяк и взял с собой Толю. Нас пустили на башню. Она была железная, старинная. Чугунная лестница звенела под нашими ногами, когда мы поднимались к фонарю. В открытые иллюминаторы дул ветер. Внутри маяка пахло машинным маслом и смолой от пеньковых половиков.

Мы вышли на узкий висячий балкон. Огромное море в легкой пене открылось на десятки миль. Оно катило синие волны к желтым обрывистым берегам, к белым развалинам какого-то здания. Круглые линзы фонаря переливались хрустальной игрой. На стене висело расписание восходов и закатов солнца.

Толя стоял на балконе, уцепившись за жидкие железные перила, и, прищурившись, смотрел вдаль, откуда летел к нам теплый ветер, шла с мягким шумом волна и тянулись по небу, как оперенье розовых птиц, облака.

– Дядя Костя, – сказал мне Толя, – я вас очень прошу, поговорите с мамой. Пусть она отпустит меня учиться на капитана. Она вас послушает.

– Ладно, поговорю.

Порыв ветра ударил по башне маяка. Внутри фонаря что-то прозвенело, и маленькие радуги – отблески солнца от отполированных медных частей маячного механизма – задрожали на лице у Толи.