А.С. Барков - Птица-радость
Читайте рассказ Александра Сергеевича Баркова «Птица-радость» на сайте Каруника
Птица-радость - читать онлайн
Как грустный взгляд, люблю я осень
В туманный, тихий день хожу
Я часто в лее и там сижу —
На небо белое гляжу
И на верхушки темных сосен.
И. Тургенев
Неприметно подкралась осень. Посветлела, выцвела синева неба. Воздух пропах антоновкой, житом, горьковатым печным дымком. Загремели ставнями ветры. В доме сделалось одиноко, и я решил пойти в лес: посмотреть на золотой снег под березами, полюбоваться смешением нежных тонов и красок.
Я шел мимо темного, поросшего ивняком и пожелтевшей осокой пруда. Палые листья пестрели на влажной дороге. На опушке увидел огромный пень и подумал: «Каким исполином был этот дуб столетие назад, в дни славы и молодости!» Ныне о былом величии можно было лишь догадываться по многочисленным годовым кольцам древесины да толстенной, поточенной жуками коре.
Вдруг над головой в ветвях сосны мелькнул желто-зеленый огонек, послышался легкий шорох. Я застыл на месте. В пяти шагах от меня на пень опустилась синица и заплясала на нем.
Грудка лимонно-желтая, а посредине черный галстук. Щеки — белоснежные. На голове — бархатная шапка. Синица кувыркалась, пряталась, потом снова появлялась и, словно балерина, взмахивала крыльями. Внезапно я стал свидетелем чудесного лесного представления, а дряхлый замшелый пень преобразился и ожил.
«Циви, циви, трах-тах!» — прозвенела радостная песня, и мою осеннюю грусть будто рукой сняло…
Представление окончилось. Синица прыгнула вниз, прямо к моим ногам, и исчезла, словно утонула во мху. Я смахнул паутину с лица, и… в памяти ожило детство. Октябрь далекого года. Малая деревенька Жарки на берегу Камы. Шаткий деревянный мосток через овраг. Знакомая тропа усыпана разноцветными — палевыми, огненно-красными, бурыми листьями. Звонкий голосок придорожных синиц.
«Пинь-пинь, дзынь-дзынь!»
«Пинь-пинь, дзынь-дзынь!»
Звон меди и серебра слышится в их перекличке. Не потому ли мы называли синиц «зинзиверами»?
Так с детства запала в сердце осенняя красота: мерцание сосновых вершин в небесах; лихая цыганская пляска палой листвы под бойкий синичий посвист; желто-зеленые, тонущие листья кувшинок на темно-синем зеркале пруда.
Не раз зимой голодным птицам
Приснятся россыпи зерна,
И грустно тенькает синица
У заметенного окна.
Анатолий Чиков
Зима. На дворе мороз, сугробы по пояс. Сидишь, бывало, в классе, решаешь задачку. Вдруг тишину расколет частый, настойчивый стукоток. Глянешь в окно, а там синица. Прыг-скок по раме.
Толкнешь соседа по парте Володю Бабайлова: «Востра!» А он согласно кивнет и улыбнется в ответ. Видно, так уж повелось: улыбка друга и веселый нрав птицы неразделимы.
Не встречал я синицу вялой и сонной. Вечно она в движении, в работе: осмотрит каждую ветку яблони в заснеженном саду, каждый куст смородины, каждый гнилой сучок. Найдет уснувшего на зиму жука или личинку, затенькает и давай молотить клювом, точно молоточком по наковальне. Неспроста в народе прозвали ее «зимним кузнечиком». Я знал, как тяжко приходится птицам в бескормицу, когда все кругом: земля, деревья, кустарник — покоится под глубоким снегом. Поэтому заранее, в преддверии суровой гостьи-зимы мы с братом сооружали из фанеры кормушку, подвешивали ее где-нибудь в укромном уголке сада, поблизости от дома. И сыпали туда все, что от завтрака оставалось: хлебные крошки, творог, сало, сахар, кусочки мяса… Птицы всему рады бывали.
Однажды суровым январским полднем к нам в комнату вместе со стужей влетела синица. И что примечательно! Она вовсе не испугалась домашней обстановки, покружила под потолком, освоилась и начала проверять в комнате укромные уголки.
Тюкнула клювом березовый веник на печке и принялась хозяйничать: то на стол присядет — масла отведает, то на люстре, словно воздушный гимнаст, повиснет, то в горшке с цветами начнет землю ковырять. И так до самого вечера, по временам напевая веселую песенку. Вскоре я привык к синице, а отец прозвал ее за непоседливость Вертухой.
Вертуха не раз оправдывала свою кличку. Ловко водила за нос нашу кошку Мурку с обрубленным хвостом. Выхватывала у нее из-под самого носа кусочки сала. Присядет на буфет и вроде бы посмеивается над чей, а порой мне казалось, даже бранит. И сколько раз Мурка ни покушалась на жизнь шустрой синицы — все ее попытки оканчивались неудачами. Птица была неуловима.
К собаке Вертуха относилась дружелюбно. Садилась Пирату на спину, а то и на хвост, закрученный кверху бубликом, чем очень беспокоила пса.
Днем синица разгуливала у миски Пирата и под общий смех купалась в тарелке с недопитой водой. На это пес нисколько не обижался.
Со мной Вертуха установила добрые отношения: когда я входил в дом, весело посвистывала и прямо с руки брала подсолнухи,
Однажды вечером я заметил место, где, спрятав голову под крыло, уснула птица, и взял ее. Со страху Вертуха закричала и вцепилась острыми коготками мне в палец. С тех пор я знаю, что не зря говорят: «Мала птичка-синичка, да коготок востер».
В субботу бабушка решила прибрать комнату и открыла настежь форточку. Синица воспользовалась случаем и выпорхнула в сад.
Поутру выбежишь на крыльцо делать зарядку на морозном воздухе, не успеешь оглянуться — и Вертуха объявится.
«Пинь-пинь, та-ра-рах!» — поздоровается и словно спросит: «Как поживаешь?»
Спляшет на поленнице дров и перелетит на крыльцо. По привычке вытянешь руку вперед, разожмешь кулак, а на ладони семечки. Вертуха схватит семечко, зажмет в коготках и примется завтракать. Услышав ее призывный голосок, ко мне с разных сторон слетаются синицы и по очереди берут угощение.
В феврале все кругом было покрыто пушистым снегом. Я торопился в город и бежал вдоль забора к автобусной остановке. Вдруг над головой: «Пинь-пинь, та-ра-рах!» И тут кто-то легонько коснулся воротника моего пальто. Я замедлил шаги: «Кто бы это?» А Вертуха скакнула мне на плечо: «Неужто не узнаешь?»
Я достал из кармана подсолнух, и синица выхватила его, можно сказать, на лету. А в благодарность проводила меня до автобуса.
…Апрель теплеет.
Всю ночь туман, а поутру
Весенний воздух точно млеет
И мягкой дымкою синеет.
И. Бунин
В апреле чуть только за окном заголубеет рассвет, в саду начинают тенькать синицы: «Тили-тили-тень, ти-ли-тень, тили-тень…» Они будят своей радостной песней листву берез, яблонь, тополей.
Однажды я проснулся от какого-то странного шума на крыше нашего дома. Поднял голову от подушки, глянул в окно и увидел, как две синицы, упав сверху, заметались в кустах сирени. Приставил к глазам бинокль и стал следить за ними. Птицы опускались на землю, трепеща крыльями, повисали вниз головой на ветках, делали отчаянные коленца. То был танец любви, молодости, счастья!
Я поскорее оделся и спустился с крыльца в сад. Сел на скамейку и замер, стараясь не вспугнуть птиц, но тут же услышал их тревожные, сердитые крики.
«Только тебя здесь не хватало,— бушевали синицы.— Неужто ты хочешь помешать нам?! Ведь ты тот добрый человек, что помогал нам зимой. Ты человек, которому мы верили и которого любили!» Пристыженный, я поспешил удалиться.
День за днем птицы летали по саду и придирчиво осматривали то одно, то другое дерево, заглядывали в старый скворечник, в почтовый ящик на заборе. Нелегко им было найти подходящее место для гнезда. А быть может, мешала разборчивость молодой хозяйки.
Как-то, возвращаясь от друзей, я приметил на стене дома синицу. Она уперлась в бревно лапками и выдергивала клювом паклю. Набрала целый пучок и — стрелой к раскидистой липе, юркнула в дупло. «Так-так — смекнул я.— Значит, соседи!» Затем синица отлетела в сторонку, расправила на груди черный галстук и начала вечерний концерт.
С рассвета до сумерек трудились птицы: таскали соломинки, перья, мох, тонкие стебельки трав… Красавец самец неотступно следовал за своей подругой и подавал ей строительный материал прямо в клюв. А пока она занималась благоустройством жилища, развлекал ее звонкими, мелодичными песнями.
Всех месяцев звончее
Веселый месяц май…
А.К. Толстой
Синица никогда не смотрит искоса, диковато. Взгляд ее прям, смел и дерзок. Да и жизнь птицы полна хлопот, риска, неожиданностей.
Вспоминается такой случай. В мае я видел, как счастливый отец, покачиваясь на бельевой веревке у сарая, охранял свое гнездо от непрошеных посетителей. Он никому не разрешал приближаться к заветному дереву, где в дупле сидела его подруга.
По временам «зимний кузнечик» резко взмахивал крыльями и цыкал то на темногрудых забияк-воробьев, то на пересмешников-скворцов, то на серых пронырливых мухоловок. На беду, в сад залетела коварная сойка. Важно уселась на березу и начала приглядываться: «Чем бы поживиться? Чье бы гнездо разорить?» Что тут произошло с синицей! Она приняла воинственную позу, вытянула шею и, словно ястребок, стала наскакивать на врага.
Хохлатая разбойница попятилась и, не выдержав натиска малой птахи, неуклюже сорвалась с ветки и полетела. Мне показалось, что сойка в тот миг хотела бы провалиться сквозь землю. А храбрец то и дело нагонял ее, норовил клюнуть и пронзительно кричал. Когда опасность миновала, синица вернулась на прежнее место, но долго еще возбужденно посвистывала. Наверное, она рассказывала птицам, как много ей пришлось только что пережить.
Сияет солнце, воды блещут.
На всем улыбка, жизнь во всем,
Деревья радостно трепещут,
Купаясь в небе голубом.
Ф. Тютчев
Летом я часто ездил в город и потерял синиц из виду. Однажды в воскресенье мы собрались на открытой веранде у самовара. Мать напекла пирогов с клубничным вареньем и подала их на стол.
Я стал заваривать чай и услышал за спиной легкий шорох. Обернулся — и замер, пораженный. На проводах сидело целое синичье семейство. Гордые родители по краям, а посередке семь маленьких желторотых шариков.
Я взял со стола кусок пирога, покрошил его на тарелке и поставил в стороне — угощайтесь! Синицы тотчас же начали таскать крошки и кормить ими птенцов. Вдруг по дорожке пробежал черный кот Барсик. Птицы притихли, насторожились и одна за другой взлетели на березу.
Пока сестра убирала со стола посуду, синицы нежно вполголоса переговаривались о чем-то друг с другом.
«Вот и чудесно,— подумалось мне,— птицы много потрудились, пережили нелегкие минуты, а теперь им пришло время отдохнуть. Сколько еще радости принесет молодое крылатое племя!»
В туманный, тихий день хожу
Я часто в лее и там сижу —
На небо белое гляжу
И на верхушки темных сосен.
И. Тургенев
Неприметно подкралась осень. Посветлела, выцвела синева неба. Воздух пропах антоновкой, житом, горьковатым печным дымком. Загремели ставнями ветры. В доме сделалось одиноко, и я решил пойти в лес: посмотреть на золотой снег под березами, полюбоваться смешением нежных тонов и красок.
Я шел мимо темного, поросшего ивняком и пожелтевшей осокой пруда. Палые листья пестрели на влажной дороге. На опушке увидел огромный пень и подумал: «Каким исполином был этот дуб столетие назад, в дни славы и молодости!» Ныне о былом величии можно было лишь догадываться по многочисленным годовым кольцам древесины да толстенной, поточенной жуками коре.
Вдруг над головой в ветвях сосны мелькнул желто-зеленый огонек, послышался легкий шорох. Я застыл на месте. В пяти шагах от меня на пень опустилась синица и заплясала на нем.
Грудка лимонно-желтая, а посредине черный галстук. Щеки — белоснежные. На голове — бархатная шапка. Синица кувыркалась, пряталась, потом снова появлялась и, словно балерина, взмахивала крыльями. Внезапно я стал свидетелем чудесного лесного представления, а дряхлый замшелый пень преобразился и ожил.
«Циви, циви, трах-тах!» — прозвенела радостная песня, и мою осеннюю грусть будто рукой сняло…
Представление окончилось. Синица прыгнула вниз, прямо к моим ногам, и исчезла, словно утонула во мху. Я смахнул паутину с лица, и… в памяти ожило детство. Октябрь далекого года. Малая деревенька Жарки на берегу Камы. Шаткий деревянный мосток через овраг. Знакомая тропа усыпана разноцветными — палевыми, огненно-красными, бурыми листьями. Звонкий голосок придорожных синиц.
«Пинь-пинь, дзынь-дзынь!»
«Пинь-пинь, дзынь-дзынь!»
Звон меди и серебра слышится в их перекличке. Не потому ли мы называли синиц «зинзиверами»?
Так с детства запала в сердце осенняя красота: мерцание сосновых вершин в небесах; лихая цыганская пляска палой листвы под бойкий синичий посвист; желто-зеленые, тонущие листья кувшинок на темно-синем зеркале пруда.
Не раз зимой голодным птицам
Приснятся россыпи зерна,
И грустно тенькает синица
У заметенного окна.
Анатолий Чиков
Зима. На дворе мороз, сугробы по пояс. Сидишь, бывало, в классе, решаешь задачку. Вдруг тишину расколет частый, настойчивый стукоток. Глянешь в окно, а там синица. Прыг-скок по раме.
Толкнешь соседа по парте Володю Бабайлова: «Востра!» А он согласно кивнет и улыбнется в ответ. Видно, так уж повелось: улыбка друга и веселый нрав птицы неразделимы.
Не встречал я синицу вялой и сонной. Вечно она в движении, в работе: осмотрит каждую ветку яблони в заснеженном саду, каждый куст смородины, каждый гнилой сучок. Найдет уснувшего на зиму жука или личинку, затенькает и давай молотить клювом, точно молоточком по наковальне. Неспроста в народе прозвали ее «зимним кузнечиком». Я знал, как тяжко приходится птицам в бескормицу, когда все кругом: земля, деревья, кустарник — покоится под глубоким снегом. Поэтому заранее, в преддверии суровой гостьи-зимы мы с братом сооружали из фанеры кормушку, подвешивали ее где-нибудь в укромном уголке сада, поблизости от дома. И сыпали туда все, что от завтрака оставалось: хлебные крошки, творог, сало, сахар, кусочки мяса… Птицы всему рады бывали.
Однажды суровым январским полднем к нам в комнату вместе со стужей влетела синица. И что примечательно! Она вовсе не испугалась домашней обстановки, покружила под потолком, освоилась и начала проверять в комнате укромные уголки.
Тюкнула клювом березовый веник на печке и принялась хозяйничать: то на стол присядет — масла отведает, то на люстре, словно воздушный гимнаст, повиснет, то в горшке с цветами начнет землю ковырять. И так до самого вечера, по временам напевая веселую песенку. Вскоре я привык к синице, а отец прозвал ее за непоседливость Вертухой.
Вертуха не раз оправдывала свою кличку. Ловко водила за нос нашу кошку Мурку с обрубленным хвостом. Выхватывала у нее из-под самого носа кусочки сала. Присядет на буфет и вроде бы посмеивается над чей, а порой мне казалось, даже бранит. И сколько раз Мурка ни покушалась на жизнь шустрой синицы — все ее попытки оканчивались неудачами. Птица была неуловима.
К собаке Вертуха относилась дружелюбно. Садилась Пирату на спину, а то и на хвост, закрученный кверху бубликом, чем очень беспокоила пса.
Днем синица разгуливала у миски Пирата и под общий смех купалась в тарелке с недопитой водой. На это пес нисколько не обижался.
Со мной Вертуха установила добрые отношения: когда я входил в дом, весело посвистывала и прямо с руки брала подсолнухи,
Однажды вечером я заметил место, где, спрятав голову под крыло, уснула птица, и взял ее. Со страху Вертуха закричала и вцепилась острыми коготками мне в палец. С тех пор я знаю, что не зря говорят: «Мала птичка-синичка, да коготок востер».
В субботу бабушка решила прибрать комнату и открыла настежь форточку. Синица воспользовалась случаем и выпорхнула в сад.
Поутру выбежишь на крыльцо делать зарядку на морозном воздухе, не успеешь оглянуться — и Вертуха объявится.
«Пинь-пинь, та-ра-рах!» — поздоровается и словно спросит: «Как поживаешь?»
Спляшет на поленнице дров и перелетит на крыльцо. По привычке вытянешь руку вперед, разожмешь кулак, а на ладони семечки. Вертуха схватит семечко, зажмет в коготках и примется завтракать. Услышав ее призывный голосок, ко мне с разных сторон слетаются синицы и по очереди берут угощение.
В феврале все кругом было покрыто пушистым снегом. Я торопился в город и бежал вдоль забора к автобусной остановке. Вдруг над головой: «Пинь-пинь, та-ра-рах!» И тут кто-то легонько коснулся воротника моего пальто. Я замедлил шаги: «Кто бы это?» А Вертуха скакнула мне на плечо: «Неужто не узнаешь?»
Я достал из кармана подсолнух, и синица выхватила его, можно сказать, на лету. А в благодарность проводила меня до автобуса.
…Апрель теплеет.
Всю ночь туман, а поутру
Весенний воздух точно млеет
И мягкой дымкою синеет.
И. Бунин
В апреле чуть только за окном заголубеет рассвет, в саду начинают тенькать синицы: «Тили-тили-тень, ти-ли-тень, тили-тень…» Они будят своей радостной песней листву берез, яблонь, тополей.
Однажды я проснулся от какого-то странного шума на крыше нашего дома. Поднял голову от подушки, глянул в окно и увидел, как две синицы, упав сверху, заметались в кустах сирени. Приставил к глазам бинокль и стал следить за ними. Птицы опускались на землю, трепеща крыльями, повисали вниз головой на ветках, делали отчаянные коленца. То был танец любви, молодости, счастья!
Я поскорее оделся и спустился с крыльца в сад. Сел на скамейку и замер, стараясь не вспугнуть птиц, но тут же услышал их тревожные, сердитые крики.
«Только тебя здесь не хватало,— бушевали синицы.— Неужто ты хочешь помешать нам?! Ведь ты тот добрый человек, что помогал нам зимой. Ты человек, которому мы верили и которого любили!» Пристыженный, я поспешил удалиться.
День за днем птицы летали по саду и придирчиво осматривали то одно, то другое дерево, заглядывали в старый скворечник, в почтовый ящик на заборе. Нелегко им было найти подходящее место для гнезда. А быть может, мешала разборчивость молодой хозяйки.
Как-то, возвращаясь от друзей, я приметил на стене дома синицу. Она уперлась в бревно лапками и выдергивала клювом паклю. Набрала целый пучок и — стрелой к раскидистой липе, юркнула в дупло. «Так-так — смекнул я.— Значит, соседи!» Затем синица отлетела в сторонку, расправила на груди черный галстук и начала вечерний концерт.
С рассвета до сумерек трудились птицы: таскали соломинки, перья, мох, тонкие стебельки трав… Красавец самец неотступно следовал за своей подругой и подавал ей строительный материал прямо в клюв. А пока она занималась благоустройством жилища, развлекал ее звонкими, мелодичными песнями.
Всех месяцев звончее
Веселый месяц май…
А.К. Толстой
Синица никогда не смотрит искоса, диковато. Взгляд ее прям, смел и дерзок. Да и жизнь птицы полна хлопот, риска, неожиданностей.
Вспоминается такой случай. В мае я видел, как счастливый отец, покачиваясь на бельевой веревке у сарая, охранял свое гнездо от непрошеных посетителей. Он никому не разрешал приближаться к заветному дереву, где в дупле сидела его подруга.
По временам «зимний кузнечик» резко взмахивал крыльями и цыкал то на темногрудых забияк-воробьев, то на пересмешников-скворцов, то на серых пронырливых мухоловок. На беду, в сад залетела коварная сойка. Важно уселась на березу и начала приглядываться: «Чем бы поживиться? Чье бы гнездо разорить?» Что тут произошло с синицей! Она приняла воинственную позу, вытянула шею и, словно ястребок, стала наскакивать на врага.
Хохлатая разбойница попятилась и, не выдержав натиска малой птахи, неуклюже сорвалась с ветки и полетела. Мне показалось, что сойка в тот миг хотела бы провалиться сквозь землю. А храбрец то и дело нагонял ее, норовил клюнуть и пронзительно кричал. Когда опасность миновала, синица вернулась на прежнее место, но долго еще возбужденно посвистывала. Наверное, она рассказывала птицам, как много ей пришлось только что пережить.
Сияет солнце, воды блещут.
На всем улыбка, жизнь во всем,
Деревья радостно трепещут,
Купаясь в небе голубом.
Ф. Тютчев
Летом я часто ездил в город и потерял синиц из виду. Однажды в воскресенье мы собрались на открытой веранде у самовара. Мать напекла пирогов с клубничным вареньем и подала их на стол.
Я стал заваривать чай и услышал за спиной легкий шорох. Обернулся — и замер, пораженный. На проводах сидело целое синичье семейство. Гордые родители по краям, а посередке семь маленьких желторотых шариков.
Я взял со стола кусок пирога, покрошил его на тарелке и поставил в стороне — угощайтесь! Синицы тотчас же начали таскать крошки и кормить ими птенцов. Вдруг по дорожке пробежал черный кот Барсик. Птицы притихли, насторожились и одна за другой взлетели на березу.
Пока сестра убирала со стола посуду, синицы нежно вполголоса переговаривались о чем-то друг с другом.
«Вот и чудесно,— подумалось мне,— птицы много потрудились, пережили нелегкие минуты, а теперь им пришло время отдохнуть. Сколько еще радости принесет молодое крылатое племя!»
Похожие материалы:
Смотрите также: