В.В. Бианки - Лето

Наступило лето. Пора выводить птенцов. В лесу каждый построил себе дом. Весь лес сверху донизу сейчас занят под жилье. Свободного местечка нигде не осталось. Живут на земле, под землей, на воде, под водой, на деревьях, в деревьях, в траве и в воздухе.



Ребята решили отыскать самый лучший дом. Оказалось — не так просто решить, какой дом лучше всех других. Самое большое гнездо у орла. Оно сделано из толстых сучьев и помещается на громадной толстой сосне. Самое маленькое гнездо у желтоголового королька. У него весь дом с кулачок, да и сам-то он ростом меньше стрекозы. Самый хитрый дом у крота. У него столько запасных ходов и выходов, что никак его не накроешь в его подземной норе. Самый искусный дом у слоника-листоверта — маленького жучка с хоботком. Слоник перегрыз жилки у березовых листьев и, когда листья начали вянуть, скрутил их в трубочку и склеил слюнкой. В этот домик-трубочку слониха-самочка снесла свои яички. Самые простые гнезда у куличка-галстучника и козодоя-полуночника. Галстучник положил свои четыре яйца прямо в песок на берегу речки, а козодой — в ямочку, в сухие листья под деревом. Они оба не много потрудились над постройкой дома. Самый красивый домик у пеночки-пересмешки. Она свила себе гнездышко на березовой ветке, убрала его лишайником и легкой березовой кожуркой и вплела для украшения кусочки разноцветной бумаги, что валялись в саду какой-то дачи. Самое уютное гнездышко у долгохвостой синицы. Эту птицу зовут еще ополовничек, потому что она похожа на разливательную ложку — ополовник. Ее гнездо свито изнутри из пуха, перьев и шерстинок, а снаружи — из мха и лишайников. Оно все круглое, как тыквочка, и вход в него круглый, маленький, в самой середке гнезда. Самые удобные домики у личинок ручейников. Ручейники — крылатые насекомые. Когда они садятся, они складывают крылья крышей у себя на спине и прикрывают ими все свое тело. А личинки ручейников бескрылые, голые, им нечем прикрыться. Живут они на дне ручьев и речек. Найдет личинка сучочек или камышинку величиной со спичку, склеит на них трубочку из песчинок и залезает в нее задом, задом. Очень удобно получается: хочешь — совсем спрячься в трубочку и спи там спокойно, никто тебя не увидит; хочешь — высунь передние ножки и ползи по дну вместе с домом: домик-то легкий. А один ручейник нашел валявшуюся на дне тоненькую папироску, залез в нее да так и путешествует в ней. Самый удивительный дом у водяного паука-серебрянки. Этот паук растянул паутину под водой между водорослями, а под паутинку на мохнатом брюшке натаскал пузырьки воздуха. Так и живет паук в домике из воздуха.


Кто не сумел или поленился сам себе дом выстроить, устроился в чужом дому. Кукушки подкинули свои яйца в гнезда трясогузок, зарянок, славок и других маленьких домовитых птичек. Лесной кулик-черныш отыскал старое воронье гнездо и выводит в нем своих птенцов. Пескарям очень понравились покинутые хозяевами рачьи норки в песчаном берегу под водой. Рыбки выметали в них свою икру. А один воробей устроился очень хитро. Выстроил он себе гнездо под крышей, — мальчишки разорили его. Выстроил в дупле, — ласка все яйца повытаскивала. Тогда воробей пристроился в громадном гнезде орла. Между толстыми сучьями этого гнезда свободно поместился его маленький домик. Теперь воробей живет спокойно, никого не боится. Огромный орел и внимания не обращает на такую мелкую птаху. Зато уж ни ласка, ни кошка, ни ястреб, ни даже мальчишки не разорят воробьиного гнезда: орла-то каждый боится.


Есть в лесу и общежития. Пчелы, осы, шмели и муравьи строят дома на сотни и тысячи жильцов. Грачи заняли сады и рощи под свои гнездовые колонии, чайки — болота, песчаные острова и отмели, а ласточки-береговушки изрешетили обрывистые берега рек своими норками-пещерками.


А в гнездах яйца — у всех разные. И неспроста разные у разных птиц. У бекаса-куличка они все в пятнышках да в крапинках, а у вертиголовки белые, чуть только розоватые. А дело в том, что вертиголовкины яйца лежат в глубоком темном дупле, — их и не увидишь, у бекаса — прямо на кочке, совсем открыто. Всякий бы увидал, если б они белые были. Вот они и выкрашены под цвет кочки, — скорей наступишь, чем заметишь. У диких уток тоже яйца почти белые, а гнезда у них на кочках — открытые. Зато уткам и приходится пускаться на хитрость. Когда утка сходит с гнезда, она выщипывает пух у себя на животе и прикрывает им яйца. Их и не видно. А почему у бекаса такие заостренные яйца? Ведь вот у большого хищного сарыча они круглые. Опять понятно: бекас-куличок — птичка маленькая, раз в пять меньше сарыча. Как же он высидит и прикроет своим тельцем такие большие яйца, если они не лягут так удобно — носок к носку, острыми концами вместе, — чтобы занимать как можно меньше места? А почему у маленького бекаса такие же крупные яйца, как у большого сарыча? На этот вопрос придется ответить позже — когда выклюнутся птенцы из яиц.


В большом лесу за городом Ломоносовом живет молодая лосиха. У нее в этом году родился один лосенок. У орла-белохвоста гнездо в том же лесу. В гнезде два орленка. У чиха, зяблика, овсянки — до пяти птенцов. У вертиголовки — восемь. У ополовничка (долгохвостой синицы) — двенадцать. У серой куропатки — двадцать. У колюшки в гнезде из каждой икринки вывелось по мальку-колюшонку, всего сотня колюшат. У леща — сотни тысяч. У трески не перечесть: наверно, миллион мальков.


Лещ и треска совсем о своих детях не заботятся. Выметали икру и ушли. А ребятишки пускай сами, как знают, выводятся, живут и кормятся. Да как же и быть, если у тебя сотни тысяч ребятишек. За всеми не усмотришь. У лягушки всего одна тысяча ребят, и то она о них не думает. Конечно, беспризорным не легко живется. Под водой много прожорливых чудовищ, и все они падки до вкусной рыбьей и лягушечьей икорки, до рыбешек и лягушат. Сколько гибнет рыбьих мальков и головастиков, сколько опасностей им грозит, пока они не вырастут в больших рыб и лягушек, — прямо подумать страшно.


Зато лосиха и все птицы-матери — вот уж заботливые родители. Лосиха готова жизнь отдать за своего единственного детеныша. Попробуй напасть на нее хоть сам медведь: она так начнет брыкаться и передними и задними ногами, так отделает его копытами, что в другой раз мишка и близко не сунется к лосенку. Ребятам попался в поле куропаткин сын: из-под самых ног у них выскочил и помчался в траву прятаться. Они его поймали, а он — как пискнет! Откуда ни возьмись — мать-куропатка. Увидела сына в руках людей, заметалась, заклохтала, на землю припала, крыло волочит. ребята подумали: она раненая. Куропатчонка бросили, за ней погнались. Куропатка ковыляет по земле — вот-вот рукой схватишь; но только руку протянешь — она в сторону. Гнались-гнались так за куропаткой, — вдруг она крыльями захлопала, поднялась над землей — и улетела как ни в чем не бывало. Вернулись наши ребята назад — за куропатчонком, — а его и след простыл. Это нарочно мать раненой притворялась, отводила от сына, чтобы спасти его. Она за каждого своего детеныша так заступается: ведь у нее их всего только двадцать.


У маленького сарыча, только что вылупившегося из яйца, на носу белая шишечка. Это — «яйцевой зуб». Им-то птенец и разбивает скорлупу, когда ему пора из яйца выходить. Сарычонок вырастет и будет кровожадным хищником — грозой грызунов. А сейчас он забавный малыш, весь в пуху, полуслепой. Он такой беспомощный, такой неженка: шагу ступить не может без папы и мамы. Он умер бы с голоду, если б они его не кормили. А есть среди птенцов других птиц и боевые ребята: как только выклюнутся из яйца, сейчас вскочат на ножки — и пожалуйста: уж и пищу сами себе добывают, и воды не боятся, и от врагов сами прячутся. А вот сидят два бекасенка. Они только день как из яйца, а уж гнездо свое покинули и сами себе отыскивают червячков. Потому и были у бекаса такие большие яйца, чтобы бекасята в них подрастать могли. Куропаткин сын, о котором вы рассказывали, — тоже боевой. Только что родился, а уж бежит со всех ног. Вот еще дикий утенок — крохаль. Он, как только на свет появился, сейчас же заковылял к речке, бултых в воду! — и стал купаться. Он и нырять уже умеет и потягиваться, приподнявшись на воде, — совсем как большой. А пищухина дочь — ужасная неженка. Целые две недели в гнезде просидела, теперь вылетела и сидит на пне. Вот как надулась: недовольна, что мать долго не летит с кормом. Самой скоро уже три недели, а все еще пищит и требует, что бы мать запихивала ей в рот гусениц и другие лакомства.


На песчаной отмели одного острова живут на даче маленькие чайки. По ночам они спят в песчаных лунках (ямках) — по трое в лунке. Вся отмель в лунках: такая большая колония чаек. Днем они учатся летать, плавать и ловить мелкую рыбешку под руководством старших. Старые чайки учат и зорко охраняют своих ребят. Когда приближается враг, они слетаются стаей и кидаются на него с таким криком и гамом, что всякому страшно станет. Даже громадный морской орел-белохвост спешит удрать от них подальше.


Наш знакомый охотник шёл берегом лесной реки и вдруг услышал громкий треск сучьев. Он испугался и влез на дерево.
Из чащи вышли на берег большая бурая медведица и с ней два весёлых медвежонка. Медведица схватила одного медвежонка зубами за шиворот и давай окунать в речку.

Медвежонок визжал и барахтался, но мать не выпускала его, пока хорошенько не выполоскала в воде.

Другой медвежонок испугался холодной ванны и пустился удирать в лес.

Мать догнала его, надавала шлепков, а потом — в воду, как первого.

Очутившись снова на земле, оба медвежонка остались очень довольны купанием: день был знойный, и им было очень жарко в густых лохматых шубках. Вода хорошо освежила их. После купания медведи опять скрылись в лесу, а охотник слез с дерева и пошёл домой.


Наша кошка увидела на дереве дупло и подумала, что там гнездо какой-нибудь птички. Она захотела съесть птенчиков, полезла на дерево и видит: на дне дупла гадючата копошатся, извиваются. Да как зашипят! Кошка струсила, прыг с дерева — только бы ноги унести! А в дупле-то были совсем не гадючата, а птенцы крутиголовки (вертишейки). Это у них фокус такой, чтоб от врагов защищаться: головами крутят, шеями вертят, — шейки у них, как змейки, извиваются. Да при этом они еще и шипят по-гадючьи. Ядовитых-то гадюк всякий боится. Вот маленькие крутиголовки и подражают гадюке, чтобы врагов напугать.


Высоко над рекой, над крутым обрывом, носились молодые ласточки-береговушки. Гонялись друг за другом с визгом и писком: играли в пятнашки.

Была в их стае одна маленькая Береговушка, такая проворная: никак её догнать нельзя было — от всех увёртывается.

Погонится за ней пятнашка, а она — туда, сюда, вниз, вверх, в сторону бросится да как пустится лететь — только крылышки мелькают.

Вдруг — откуда ни возьмись — Чеглок-Сокол мчится. Острые изогнутые крылья так и свистят.

Ласточки переполошились: все — врассыпную, кто куда, — мигом разлетелась вся стая.

А проворная Береговушка от него без оглядки за реку, да над лесом, да через озеро!

Очень уж страшная пятнашка Чеглок-Сокол.

Летела, летела Береговушка — из сил выбилась.

Обернулась назад — никого сзади нет. Кругом оглянулась, — а место совсем незнакомое. Посмотрела вниз — внизу река течёт. Только не своя — чужая какая-то.

Испугалась Береговушка.

Дорогу домой она не помнила: где ж ей было запомнить, когда она неслась без памяти от страха?

А уж вечер был — ночь скоро. Как тут быть?

Жутко стало маленькой Береговушке.

Полетела она вниз, села на берегу и горько заплакала.

Вдруг видит: бежит мимо неё по песку жёлтая птичка с чёрным галстуком на шее.

Береговушка обрадовалась, спрашивает у жёлтой птички:

— Скажите, пожалуйста, как мне домой попасть?

— А ты чья? — спрашивает жёлтая птичка.

— Не знаю,- отвечает Береговушка.

— Трудно же будет тебе свой дом разыскать! — говорит жёлтая птичка. — Скоро солнце закатится, темно станет. Оставайся-ка лучше у меня ночевать. Меня зовут Зуёк. А дом у меня вот тут — рядом.

Зуёк пробежал несколько шагов и показал клювом на песок. Потом закланялся, закачался на тоненьких ножках и говорит:

— Вот он, мой дом. Заходи! Взглянула Береговушка — кругом песок да галька, а дома никакого нет.

— Неужели не видишь? — удивился Зуёк. — Вот сюда гляди, где между камешками яйца лежат.

Насилу-насилу разглядела Береговушка: четыре яйца в бурых крапинках лежат рядышком прямо на песке среди гальки.

— Ну, что же ты? — спрашивает Зуёк.- Разве тебе не нравится мой дом?

Береговушка не знает, что и сказать: скажешь, что дома у него нет, ещё хозяин обидится. Вот она ему и говорит:

— Не привыкла я на чистом воздухе спать, на голом песке, без подстилочки.

— Жаль, что не привыкла! — говорит Зуёк. — Тогда лети-ка вон в тот еловый лесок. Спроси там голубя, по имени Витютень. Дом у него с полом. У него и ночуй.

— Вот спасибо! — обрадовалась Береговушка.

И полетела в еловый лесок.

Там она скоро отыскала лесного голубя Витютня и попросилась к нему ночевать.

— Ночуй, если тебе моя хата нравится, — говорит Витютень.

А какая у Витютня хата? Один пол, да и тот, как решето,- весь в дырьях. Просто прутики на ветви накиданы как попало. На прутиках белые голубиные яйца лежат. Снизу их видно: просвечивают сквозь дырявый пол.

Удивилась Береговушка.

— У вашего дома, — говорит она Витютню, — один пол, даже стен нет. Как же в нём спать?

— Что же, — говорит Витютень, — если тебе нужен дом со стенами, лети, разыщи Иволгу. У неё тебе понравится.

И Витютень сказал Береговушке адрес Иволги: в роще, на самой красивой берёзе.

Полетела Береговушка в рощу.

А в роще берёзы одна другой красивее. Искала, искала Иволгин дом и вот, наконец, увидела: висит на берёзовой ветке крошечный лёгкий домик. Такой уютный домик, и похож на розу, сделанную из тонких листков серой бумаги.

«Какой же у Иволги домик маленький! — подумала Береговушка. — Даже мне в нём не поместиться».

Только она хотела постучаться, — вдруг из серого домика вылетели осы.

Закружились, зажужжали — сейчас ужалят!

Испугалась Береговушка и скорей улетела прочь.

Мчится среди зелёной листвы.

Вот что-то золотое и чёрное блеснуло у неё перед глазами.

Подлетела ближе, видит: на ветке сидит золотая птица с чёрными крыльями.

— Куда ты спешишь, маленькая? — кричит золотая птица Береговушке.

— Иволгин дом ищу, — отвечает Береговушка.

— Иволга — это я, — говорит золотая птица. — А дом мой вот здесь, на этой красивой берёзе.

Береговушка остановилась и посмотрела, куда Иволга ей показывает.

Сперва она ничего различить не могла: всё только зелёные листья да белые берёзовые ветви. А когда всмотрелась, — так и ахнула.

Высоко над землёй к ветке подвешена лёгкая плетёная корзиночка.

И видит Береговушка, что это и в самом деле домик. Затейливо так свит из пеньки и стебельков, волосков и шерстинок и тонкой берёзовой кожурки.

— Ух! — говорит Береговушка Иволге. — Ни за что не останусь в этой зыбкой постройке! Она качается, и у меня всё перед глазами вертится, кружится… Того и гляди, её ветром на землю сдует. Да и крыши у вас нет.

— Ступай к Пеночке! — обиженно говорит ей золотая Иволга. — Если ты боишься на чистом воздухе спать, так тебе, верно, понравится у неё в шалаше под крышей.

Полетела Береговушка к Пеночке.

Жёлтая маленькая Пеночка жила в траве как раз под той самой берёзой, где висела Иволгина воздушная колыбелька.

Береговушке очень понравился её шала-шик из сухой травы и мха. «Вот славно-то! — радовалась она. — Тут и пол, и стены, и крыша, и постелька из мягких пёрышек! Совсем как у нас дома!»

Ласковая Пеночка стала её укладывать спать. Вдруг земля под ними задрожала, загудела. Береговушка встрепенулась, прислушивается, а Пеночка ей говорит:

— Это кони в рощу скачут.

— А выдержит ваша крыша, — спрашивает Береговушка, — если конь на неё копытом ступит?

Пеночка только головой покачала печаль-но и ничего ей на это не ответила.

— Ох, как страшно тут! — сказала Береговушка и вмиг выпорхнула из шалаша. — Тут я всю ночь глаз не сомкну: всё буду думать, что меня раздавят. У нас дома спокойно: там никто на тебя не наступит и на землю не сбросит.

— Так, верно, у тебя такой дом, как у Чёмги, — догадалась Пеночка. — У неё дом не на дереве — ветер его не сдует, да и не на земле — никто не раздавит. Хочешь, провожу тебя туда?

— Хочу! — говорит Береговушка.

Полетели они к Чёмге.

Прилетели на озеро и видят: посреди воды на тростниковом островке сидит большеголовая птица. На голове у птицы перья торчком стоят, словно рожки.

Тут Пеночка с Береговушкой простилась и наказала ей к этой рогатой птице ночевать попроситься.

Полетела Береговушка и села на островок. Сидит и удивляется: островок-то, оказывается, плавучий. Плывёт по озеру куча сухого тростника. Посреди кучи — ямка, а дно ямки мягкой болотной травой устлано. На траве лежат Чёмгины яйца, прикрытые лёгкими сухими тростиночками.

А сама Чёмга рогатая сидит на островке с краешка, разъезжает на своём судёнышке по всему озеру.

Береговушка рассказала Чёмге, как она искала и не могла найти себе ночлега, и попросилась ночевать.

— А ты не боишься спать на волнах! — спрашивает её Чёмга.

— А разве ваш дом не пристанет на ночь к берегу?

— Мой дом — не пароход, — говорит Чёмга. — Куда ветер гонит его, туда он и плывёт. Так и будем всю ночь на волнах качаться.

— Боюсь… — прошептала Береговушка. — Домой хочу, к маме…

Чёмга рассердилась.

— Вот, — говорит, — какая привередливая! Никак на тебя не угодишь! Лети-ка, поищи сама себе дом, какой нравится.

Прогнала Чёмга Береговушку, та и полетела.

Летит и плачет без слёз: слезами птицы не умеют плакать.

А уж ночь наступает: солнце зашло, темнеет.

Залетела Береговушка в густой лес, смотрит: на высокой ели, на толстом суку выстроен дом.

Весь из сучьев, из палок, круглый, а изнутри мох торчит тёплый, мягкий.

«Вот хороший дом, — думает она, — прочный и с крышей».

Подлетела маленькая Береговушка к большому дому, постучала клювиком в стенку и просит жалобным голоском:

— Впустите, пожалуйста, хозяюшка, переночевать!

А из дома вдруг как высунется рыжая звериная морда с оттопыренными усами, с жёлтыми зубами. Да как зарычит страшилище:

— С каких это пор птахи по ночам стучат, ночевать просятся к белкам в дом?

Обмерла Береговушка, — сердце камнем упало. Отшатнулась, взвилась над лесом да стремглав, без оглядки, наутёк!

Летела, летела — из сил выбилась. Обернулась назад — никого сзади нет. Кругом оглянулась,- а место знакомое. Посмотрела вниз — внизу река течёт. Своя река, родная!

Стрелой бросилась вниз к речке, а оттуда — вверх, под самый обрыв крутого берега.

И пропала.

А в обрыве — дырки, дырки, дырки. Это всё ласточкины норки. В одну из них и юркнула Береговушка. Юркнула и побежала по длинному-длинному, узкому-узкому коридору.

Добежала до его конца и впорхнула в простор-ную круглую комнату.

Тут уже давно ждала её мама.

Сладко спалось в ту ночь усталой маленькой Береговушке у себя на мягкой теплой постельке из травинок, конского волоса и перьев…

Покойной ночи!


Загадали мне загадку: «Без рук, без топоренка построена избенка». Что такое?

Оказывается, – птичье гнездо.

Поглядел я, – верно! Вот сорочье гнездо: как из бревен, все из сучьев сложено, пол глиной вымазан, соломкой устлан, посередке вход; крыша из веток. Чем не избенка? А топора сорока никогда и в лапках не держала.

Крепко тут пожалел я птицу: трудно, ох как трудно, поди, им, горемычным, свои жилища без рук, без топоренка строить! Стал я думать: как тут быть, как их горю пособить?

Рук им не приделаешь.

А вот топор… Топоренок для них достать можно.

Достал я топоренок, побежал в сад.

Глядь, – козодой-полуночник на земле между кочек сидит. Я к нему:

– Козодой, козодой, трудно тебе гнезда вить без рук, без топоренка?

– А я и не вью гнезда! – говорит козодой. – Глянь, где яйца высиживаю.

Вспорхнул козодой, – а под ним ямка между кочек. А в ямке два красивых мраморных яичка лежат.

«Ну, – думаю про себя, – этому ни рук, ни топоренка не надо. Сумел и без них устроиться».

Побежал дальше.

Выбежал на речку. Глядь, там по веткам, по кусточкам ремез-синичка скачет, – тоненьким своим носиком с ивы пух собирает.

– На что тебе пух, ремез? – спрашиваю.

– Гнездо из него делаю, – говорит. – Гнездо у меня пуховое, мягкое, – что твоя варежка.

«Ну, – думаю про себя, – этому топоренок тоже ни к чему – пух собирать…»

Побежал дальше.

Прибежал к дому. Глядь, под коньком ласточка-касаточка хлопочет – гнездышко лепит. Носиком глинку приминает, носиком ее на речке колупает, носиком носит.

«Ну, – думаю, – и тут мой топоренок ни при чем. И показывать его не стоит».

Побежал дальше.

Прибежал в рощу. Глядь, там на елке певчего дрозда гнездо. Загляденье, что за гнездышко: снаружи все зеленым мхом украшено, внутри – как чашечка гладкое.

– Ты как такое себе гнездышко смастерил? – спрашиваю. – Ты чем его внутри так хорошо отделал?
– Лапками да носом мастерил, – отвечает певчий дрозд. – Внутри все цементом обмазал из древесной трухи со слюнкой со своей.

«Ну, – думаю, – опять я не туда попал. Надо таких искать птиц, что плотничают».

И слышу: «Ту-тук-тук-тук! Тук-тук-тук-тук!» – из лесу.

Я туда. А там дятел.

Сидит на березе и плотничает, дупло себе делает – детей выводить.

Я к нему:

– Дятел, дятел, стой носом тукать! Давно, поди, голова разболелась. Гляди, какой я тебе инструмент принес: настоящий топоренок!

Поглядел дятел на топоренок и говорит:

– Спасибо, только мне твой инструмент ни к чему. Мне и так плотничать ладно: лапками держусь, на хвост обопрусь, пополам согнусь, головой размахнусь, – носом ка-ак стукну! Только щепки летят да труха!

Смутил меня дятел: птицы-то, видно, все – мастера без топора.

Тут увидел я гнездо орла. Большущая куча толстых сучьев на самой высокой сосне в лесу.

«Вот, – думаю, кому топор-то нужен: сучья рубить!»

Подбежал к той сосне, кричу:

– Орел, орел! А я тебе топоренок принес!

Рознял орел крылья и клекочет:

– Вот спасибо, парнишка! Кинь свой топоренок в кучу. Я сучков на него еще навалю – прочная будет постройка, доброе гнездо.