Михалков С.В. - Похождение рубля

Я — Рубль. Новенький советский бумажный Рубль. Родился я в большом кирпичном доме, где у каждого входа и выхода стоят часовые и куда ПОСТОРОННИМ ВХОД СТРОГО ВОСПРЕЩАЕТСЯ!

Не успел я появиться на свет, как попал в общество собратьев-близнецов, похожих на меня как две капли воды. Мы очутились в одной пачке, туго перехваченной крест-накрест бумажной лентой, на которой было написано: «СТО РУБЛЕЙ». Перед тем как это написать, нас пересчитали и аккуратно сложили вместе, запечатали, чтобы мы не разбежались. Мы лежали, прижавшись друг к другу своими личными номерами, и каждому из нас хотелось поскорее вырваться на свободу, чтобы начать полную разных приключений, интересную жизнь.

Из разговоров, которые велись вокруг нас людьми, я узнал, что сначала меня отправят в какой-то БАНК, что только оттуда я попаду в какую-то КАССУ и что уже в этой таинственной КАССЕ и решится моя участь.

Мы набрались терпения и стали ждать. У каждого из нас своя дорога, своя судьба…


В пачке было темно и тесно. Мы уже давно томились в ней и порядком надоели друг другу. Нас только что вынули из какого-то мешка, и теперь мы лежали на дне просторного железного ящика.

«Может быть, это и есть КАССА?» — подумал я про себя.

Я хотел поделиться своей догадкой с соседом, но тут над нашей головой что-то треснуло. Это лопнула бумажная лента. Чьи-то ловкие, тонкие пальцы схватили меня за уголок и вытащили на свет.

— Вот вам на счастье новый Рубль! — произнес приятный женский голос.

— Большое спасибо!

Не успел я сообразить, что со мной происходит, как очутился на гладкой тарелочке.

А через мгновение я уже лежал в глубоком мягком помещении. Я не знал тогда, что это помещение называется карманом и что всю жизнь мне придется переходить из кармана в карман.

Так, не успев даже попрощаться со своими собратьями, я начал самостоятельную жизнь.


Я попал в карман к столяру. Он работал на мебельной фабрике и делал диван-кровати. Откровенно говоря, мне было приятно: моя жизнь началась с того, что я достался человеку как вознаграждение за его труд.

«Я настоящий трудовой Рубль! — с гордостью думал я. — Интересно, что меня ждет впереди? Что со мной будет дальше? Как меня будут тратить и, главное, на что?..»

Я настолько был занят своими мыслями, что не заметил лежащую рядом со мной в кармане монету. Как потом оказалось, это был Пятачок.

Он прикоснулся ко мне холодным металлическим боком и вежливо извинился.

— Может быть, мы познакомимся? — предложил он. — В темноте я не вижу вашего лица. Что касается меня, то я — Пятачок.

— Будем знакомы! — сказал я. — Я — Рубль!

— А я — Пятачок! — еще раз повторил он. — Но если вы Рубль, то у нас есть нечто общее.

— Что именно? — поинтересовался я.

— Государственный герб! — сказал Пятачок.

— Возможно, — неопределенно ответил я, впервые имея дело с монетой.

— Вы бы могли в этом убедиться, — продолжал Пятачок. — Но я не хотел вас обидеть сравнением с собой. Прежде всего я простой Пятачок, а вы — целый Рубль, да к тому же, видимо, новый, еще не бывший в употреблении. А раз так, то вы еще не имели дела с такими, как я. Но герб у нас с вами общий. И все мы, независимо от нашего достоинства, гордо носим его. Самый старший среди нас Полтинник. А дальше уже идете вы — рубли!.. Одним словом, мы земляки, и это должно нас сближать…

Мы разговорились. Пятачок был по возрасту старше меня и охотно поведал мне историю своей жизни.

Она была скорее печальной, чем радостной.

Он много раз был бит в «расшибалочке» — в никудышной уличной игре, которую любят мальчишки. Один раз его чуть было не положили на трамвайный рельс, чтобы посмотреть, во что он превратится после того, как по нему пройдут колеса. Чудом ему удалось не стать калекой.

— А теперь я не вылезаю из метро! — закончил Пятачок свой грустный рассказ. — Большинство людей, которым я попадаю в руки, приберегают меня для того, чтобы я оплатил проезд под землей. Впрочем, однажды…

Пятачок не успел закончить фразу. Вернее, я не успел ее дослушать. В карман опустилась рука, нащупала одного из нас и потащила наверх. «Одним из нас» оказался я.

— До встречи, дружище! — успел я только крикнуть в глубину кармана.


Прямо из теплого, уютного кармана рабочей куртки я попал куда-то, где все дышало сыростью и свежей землей. Как я потом догадался, это был цветочный киоск.

— Рублишко-то новенький! — сказал женский голос и добавил: — Если вы, гражданин, хотите купить цветы, то не скупитесь!

— А я и не скуплюсь! — отвечал мужской голос. — Я выбираю… Дайте мне, пожалуйста, эти гвоздики и получите с меня рубль!

Я мельком успел увидеть в большом ведре охапку красивых красных цветов. В то же мгновение меня бросили в ящик стола.

Мне было не по себе.

«Я трудовой Рубль, а никакой не «рублишко»! — уговаривал я сам себя. — Как она посмела меня так назвать!»

Понемногу я успокоился.

«В конце концов, — пришел я к выводу, — уже хорошо, что Человек, который меня заработал, хотел доставить радость другим и купил цветы. Меня начали тратить!»

— И ты здесь? — неожиданно обратился ко мне кто-то из глубины ящика.

Я вгляделся в темноту и, к своему большому удивлению, увидел одного из моих собратьев-близнецов. Я сразу узнал его. У него был другой личный номер, но та же серия, что и у меня, — мы были из одной пачки!

— Не удивляйся! — продолжал мой собрат. — Меня тоже истратили на цветы. Это добрая примета. Сегодня Восьмое марта. Сегодня все покупают цветы. На один рубль здесь дают три гвоздики. Вот наша с тобой цена!

Я не мог сразу сообразить, много ли это или мало, наша ли это цена или цена цветов.

Во всяком случае, для начала я узнал, что на меня можно купить три прекрасных цветка.

Тут послышалось:

— Дайте мне, гражданочка, три рубля и получите рубль сдачи!

Не поняв еще, что это значит, я перекочевал из ящика в дамскую сумочку.

Надо мной звонко щелкнул замок. Я снова очутился в полной темноте.

Зажатый между пудреницей и паспортом, я чуть не потерял сознание от одуряющего запаха духов.


Однажды со мной приключилось чрезвычайное происшествие. Шофер такси отсчитал меня очередному пассажиру. Мой новый хозяин повертел меня в руках, внимательно со всех сторон рассмотрел и аккуратно запрятал в толстый бумажник. Здесь приятно пахло кожей и табаком, но деньги, окружавшие меня, не имели со мной ничего общего. И они не были похожи на те, с которыми мне приходилось общаться до сих пор. Все они были другого размера и цвета, и на них были совсем другие картинки.

Я сразу заметил, что незнакомцы с неохотой потеснились, чтобы дать мне место.

— Если я не ошибаюсь, мы имеем дело с советским Рублем? — громко произнес один из незнакомцев.

— Вы угадали, — сдержанно сказал я.

— В таком случае разрешите представиться! — продолжал незнакомец. — Все мы тут — американские доллары! Затесалось среди нас несколько французских франков, но они не в счет!

— Очень приятно познакомиться! — официально ответил я. Мне почему-то не понравился заносчивый тон Доллара и его явно пренебрежительное отношение к французскому Франку.

— Мы совершенно случайно попали в Москву, — продолжал Доллар тем же развязным тоном. — Надеюсь, что нас ни на что не истратят. Нам бы не хотелось тут задерживаться…

— А почему? — поинтересовался я.

— Любим шататься по свету! — хвастливо вмешался в разговор второй Доллар. — Я, например, был недавно в одной жаркой стране.

— Что вы там делали? Как вы там оказались? — задал я сразу два вопроса.

— Нас было несколько десятков тысяч, — охотно ответил второй Доллар. — Нас привезли для того, чтобы выплатить жалованье американским солдатам. Лично я достался летчику, и в первый же день мы полетели с ним на бомбежку. Мы вдребезги разбомбили школу, мост и несколько домов. Потом мой хозяин оставил меня в баре… А потом я очутился опять в Америке, но на этот раз в руках у одного черного. Бедняга не успел меня истратить. Его убили во время облавы. Видите это небольшое пятнышко возле портрета президента Вашингтона? Оно уже почти выцвело, но еще заметно.

При этих словах Доллар повернулся ко мне боком, чтобы мне было лучше видно. Я с ужасом посмотрел на буроватое пятнышко возле портрета пожилого человека с умным и добрым лицом.

Мне было жаль и бедного негра, и почему-то президента Вашингтона, изображенного на Долларе…

Может быть, мне надо было ему что-то ответить? Или рассказать что-нибудь? Ну хотя бы про то, что лично я никогда никому не доставался в награду за убийство, за разрушенную школу…

Но я промолчал. Я не хотел продолжать разговор. Мне и так было все ясно. Французские франки тоже молчали.
Бумажник раскрылся, и на меня купили деревянную матрешку…


В магазине сувениров было людно и шумно.

Покупатели рассматривали, выбирали и покупали: янтарные бусы и запонки, деревянные лакированные ковши и ложки, куклы-матрешки и костяные оленьи упряжки, черные чайные подносы, расписанные яркими цветами, тяжелые кувшины и кружки из керамики…

«Кому достанусь я теперь? — гадал я, лежа в одном из отделений кассы. — Неужели мне опять суждено попасть в общество каких-нибудь «знатных иностранцев»? Кажется, их здесь полно…»

Новый кассовый аппарат приятно позванивал.

Кто-то протянул кассирше пять рублей, и она вместе с чеком выдала меня покупателю. Тот небрежно опустил меня в карман плаща, получил покупку, вышел из магазина, сел в такси и поехал прямо в аэропорт.

Из разговора пассажира с шофером я узнал, что пассажир — известный советский футболист и что он через два часа вылетает за границу для участия в матче на первенство Европы.

«Сейчас мы расстанемся — меня отдадут за проезд!» — решил я, когда водитель остановил машину. Но не тут-то было!

— Сколько с меня? — спросил футболист.

— Ничего не надо! — неожиданно ответил шофер. — Я так загадал, чтобы вы домой с кубком вернулись. Счастливого вам полета! Ни пуха ни пера!..

«Что теперь со мной будет?» — не на шутку разволновался я.

Сквозь легкую ткань плаща до меня доносился волнующий шум — рев моторов с летного поля, жужжание автокаров, объявления по радио, прощальные возгласы отлетающих и провожающих.

«Что со мной будет? Вот сейчас объявят посадку, мой футболист поднимется по трапу в кабину самолета, найдет свое кресло, снимет плащ, свернет его и положит на полку или повесит на вешалку. И никто не догадается, что в правом кармане этого плаща летит в Европу бумажный советский Рубль!»

Но я никуда не улетел. Я остался дома. В газетном киоске. Вместо меня за границу полетел свежий номер журнала «Здоровье». Ну, и на здоровье! Вы думаете, я был огорчен? Ничуть! Что бы я делал за границей? Лежал бы в кармане плаща?


Люди не имели от меня никаких секретов. Они просто забывали о моем присутствии. Так, например, случилось, когда я лежал в кармане у одного генерала. Он беседовал с офицерами Генерального штаба. О чем они говорили? Это — военная тайна. А я не болтун…

Часто я становился невольным свидетелем людских радостей и печалей, деловых разговоров, горячих споров и семейных ссор. Иногда мне хотелось чему-то помешать, а иногда, наоборот, помочь. И не скрою, мне это порой удавалось.

— Слушай, Павлик! Одолжи мне, пожалуйста, рубль! До завтра! — попросил как-то один мальчик своего школьного товарища.

— А зачем тебе рубль? — спросил товарищ.

— Мы, понимаешь, нечаянно разбили мячом стекло в одной квартире, и теперь, оказывается, его нужно вставить. Одолжи рубль! Выручи!

— Рад бы, да не могу. Нет у меня рубля! — соврал Павлик.

У меня просто дух захватило от такой неправды.

У Павлика был сильный насморк, и, когда он полез в карман за носовым платком, я нарочно зацепился за платок и выпал на пол, прямо к ногам мальчика, попросившего меня в долг.

— Эх ты, жадина! — сказал мальчик, который попросил меня в долг.

Павлик молчал.

— Хочешь, я засуну себе за шиворот живую лягушку? — неожиданно спросил мальчик, попавший мячом в чужое окно.

— Зачем? — удивился жадина.

— А ты мне тогда за это дашь рубль!

— Хочу! Давай засовывай! — согласился жадина.

Мне стало противно. И все-таки я попал к стекольщику, а от него — в книжный киоск, где на меня купили детскую книжку.


В одно из летних воскресений я впервые попал на колхозный рынок. Должен признаться, мне выдался трудный денек!

Все началось с того, что моя хозяйка купила кучку белых грибов. Не успел я опомниться, как меня уже отдали за баночку меда.

В глубоком кармане фартука, куда меня опустили, жужжала большая страшная оса. Выбираясь на волю, она ползала по мне, цеплялась за меня своими липкими лапками и даже пыталась ужалить. На мое счастье, пчеловод разменял десять рублей гражданину в форме железнодорожника, и тот недолго думая отнес меня в овощной ряд, где выбрал себе арбуз.

Из овощного ряда я переместился в молочный — к творогу и сметане, а потом — в мясной, где на железных крючках висели куски парной говядины, телятины и розовые окорока. От меня еще пахло душистым липовым медом, и потому на этот раз ко мне сразу же привязалась противная жирная муха. Она щекотала меня своим хоботком, и я с нетерпением ждал следующих рук…

Мне нравилось, когда меня тратили. Однако в толчее и сутолоке рынка мне, бумажному Рублю, было нелегко. Меня клали прямо на грязные, сырые прилавки, совали в руки продавцам, комкали, мяли… Переходя из рук в руки, я впитывал в себя по пути свежие запахи огородов, полей, садов и лесов — запахи цветов, овощей, ягод, грибов, меда и прочих даров природы, но все же, честно говоря, мне хотелось поскорее выбраться отсюда…

Под вечер, в душном кошельке, туго набитом мелочью, меня вынесли наконец за ворота рынка и положили на хранение в сберкассу.


Я пытаюсь восстановить в памяти события прошедшего дня.

Как же это случилось?..

Утром меня оставили в молочном магазине. Затем я попал в руки девушки, которая зашла на почту, чтобы телеграммой поздравить с днем рождения своего брата. Ей дали тридцать пять копеек сдачи, а я остался на почте…

Что было дальше?.. Я попал к старичку пенсионеру. Он покупал конверты и почтовые марки… Ну, а потом?.. Я никак не могу вспомнить, что было потом… И вдруг я вижу себя на блюдце. Серебряные и медные монеты лежат здесь вперемешку с бумажными деньгами. У многих из них жалкий и неопрятный вид. От старого, скомканного рубля, который прикасается ко мне своим рваным боком, почему-то пахнет копченой рыбой. Я — на прилавке пивного ларька. Меня пропили… Я твердо решаю ни с кем не знакомиться.

Успокаивая себя тем, что не каждый человек, который пьет пиво, должен обязательно быть пьяницей, я жду… Наконец чьи-то грубые пальцы берут меня с блюдца и засовывают в карман. Он пуст, и в нем большая дыра. Сквозь нее видна нога человека, обутая в давно не чищенный ботинок. Боясь провалиться в дыру, я стараюсь прижаться в уголок и зацепиться там за грубый шов. От большого напряжения меня покидают силы и пробирает нервная дрожь…

И вот я лежу под дождем на холодной сырой земле, вдавленный в грязь колесом велосипедиста. Худшее, что могло со мной случиться, случилось: меня потеряли!..

Мысли возвращают меня к первым дням моей жизни, а затем и вся жизнь проходит передо мной. Я никогда не расставался с людьми, но и не задерживался у них. Я находился в обращении…

Правда, как-то раз неожиданно попал к одной маленькой девочке, но у нее пробыл не больше недели. Девочка высыпала однажды все содержимое копилки на прилавок и купила замечательную куклу. Стоило ее наклонить, как она говорила «мама» и закрывала при этом свои неестественно черные глаза с неестественно большими голубыми ресницами.
Куда и на что меня только не тратили!

На меня покупали хлеб и лекарства, мороженое и картошку, ученические тетради и лотерейные билеты, детские книжки и пуговицы, резиновый клей и яблоки, шнурки для ботинок и зубную пасту, пастилу и стиральный порошок, юбилейные значки и рыболовные крючки, цветные ленты, календари и еще сотни разных мелочей.

Правда, не без меня были куплены и такие вещи, как пылесос, фотоаппарат, часы, телевизор, пишущая машинка и велосипед.

Признаться, меня больше устраивало, когда при моей помощи приобретали что-нибудь не дороже моей личной стоимости. Тогда я чувствовал себя хозяином положения! Когда же меня докладывали к другим деньгам, чтобы оплатить покупку, мне начинало казаться, что сам я не имею большого значения.

Впрочем, я понимал, что, не будь меня в нужный момент под рукой, никто не смог бы приобрести ни одной дорогой вещи.
— Здесь не хватает одного рубля! — сказала однажды кассирша, обращаясь к молодому человеку.

Тот нервно обшарил карманы и, только обнаружив меня, заложенного между страницами записной книжки, облегченно вздохнул. Кассирша протянула чек, и молодой человек уехал из магазина на собственном велосипеде.

А если бы он меня не нашел?..

Я был в потоке жизни, я находился в обращении!..

Меня брали в уплату за проход и проезд, за газ и бензин, за бритье и стрижку, за стирку белья и ремонт очков, за траурные венки и свадебные наряды.

Меня переводили по почте и телеграфу, меняли на мелочь в киосках, клали на хранение в сберкассы, брали в долг и давали взаймы. Где я только не перебывал за мою недолгую жизнь!

Я летал и плавал. Меня возили в поездах и на машинах.

Я назывался то зарплатой, то доплатой, то гонораром, то стипендией, то штрафом, то пенсией, то налогом, то выигрышем, то взносом, то премией…

Однако мне не всегда везло на людей.

Вскоре после моего рождения я узнал, что люди относятся ко мне по-разному. Одни старались меня не менять, не комкать, не перегибать пополам; они тратили меня с толком, были бережливы. Другие, наоборот, относились ко мне без должного уважения. «Подумаешь, рублевка!» — пренебрежительно говорили они и тратили меня как попало.

А иной раз мне становилось мучительно стыдно, когда меня исподтишка совали в чью-то ладонь. К счастью, это случалось редко.

Я не был героем, но самые счастливые минуты моей жизни наступали тогда, когда я помогал людям делать добро. Особенно мне запомнился день, когда меня внесли в фонд помощи пострадавшим от землетрясения.

Я, конечно, изменился и уже не хрустел, как прежде, но, несмотря на свой помятый вид, не утратил покупной способности и по-прежнему оставался полноценным Рублем.

И вот я потерян!

Человек выпил кружку пива, сунул меня в дырявый карман и потерял. И случилось это не на улице, где любой прохожий мог бы увидеть меня и поднять, а на загородном шоссе, по которому мчатся машины, и никому нет дела до того, что у обочины лежит намокший под дождем старый Рубль…

«Неужели все кончено? Неужели мне суждено бесславно пропасть?» — так думал я, приходя в отчаяние.


Я очнулся от того, что кто-то осторожно взял меня в руки.

— Угадай, что я нашел? — услышал я мальчишеский голос.

Я лежал на теплой детской ладони. Две пары глаз с интересом разглядывали меня.

— Рубль! — прошептала девочка с удивлением.

— Чуть было не прошел мимо, — сказал мальчик.

— Какой мокрый, грязный, весь порванный… — сказала девочка. — Брось! Куда он теперь годится? Его нигде не примут!
Я похолодел от ужаса.

«Примут! Примут! — хотелось крикнуть ребятам. — Примут! Вы посмотрите на мой личный номер, он цел! Мой номер: пять миллионов сто семьдесят одна тысяча девятьсот сорок один. А две буквы впереди — это моя серия. Главное, чтобы был цел личный номер! Это вам скажут в любой кассе. Делайте со мной что хотите, только не бросайте меня!»

Все это я хотел крикнуть, но, как вы сами понимаете, молчал.

Мальчик, поднявший меня, тоже молчал. Он думал.

Потом разгладил меня и серьезно сказал:

— Знаешь, деньгами не бросаются! Это же все-таки как-никак рубль! В нем сто копеек!

От волнения я распался на две половинки.


— Чего тебе, мальчик? — спросил кассир, когда перед ним в окошечке кассы появилась чья-то вихрастая голова.

— Скажите, пожалуйста, вы бы не могли поменять мне рубль? — ответил паренек.

— А ну, покажи! — добродушно ответил кассир.

Мальчик положил меня на резиновую подстилочку в окошке кассы.

Высушенный и проглаженный теплым утюгом, я был похож на инвалида, вернувшегося из больницы. Только вместо бинта на мне была белая полоска бумаги, скрепляющая обе мои половинки.

И тем не менее я был счастлив. Все, что со мной произошло, казалось мне страшным сном.

Но теперь я попал в добрые, надежные руки…

— Да-а! — вздохнул кассир. — Видать, свое отслужил… Смотри, как ему досталось! Ну что ж! Номер цел, серия цела — поменяем! Вот тебе твой рубль, мальчик! Держи на счастье!

И случилось чудо: в руках кассира я превратился в новый, блестящий серебряный Рубль! С одной стороны у меня сиял Государственный герб Советского Союза, а на другой стороне был изображен солдат с ребенком на руках…

Когда вам попадется серебряный рубль, посмотрите внимательно, может быть, это я…