Константин Бальмонт - Гимн Солнцу

1

Жизни податель,
Светлый создатель,
Солнце, тебя я пою!
Пусть хоть несчастной
Сделай, но страстной,
Жаркой и властной
Душу мою!

Жизни податель,
Бог и Создатель,
Страшный сжигающий Свет!
Дай мне — на пире
Звуком быть в лире, —
Лучшего в Мире
Счастия нет!

2

О, как, должно быть, было это Утро
Единственно в величии своём,
Когда в рубинах, в неге перламутра,
Зажглось ты первым творческим лучом.

Над Хаосом, где каждая возможность
Предчувствовала первый свой расцвет,
Вo всём была живая полносложность,
Всё было «Да», не возникало «Нет».

В ликующем и пьяном Океане
Тьмы тем очей глубоких ты зажгло,
И не было нигде для счастья грани,
Любились все, так жадно и светло.

Действительность была равна с мечтою,
И так же близь была светла, как даль.
Чтоб песни трепетали красотою,
Не надо было в них влагать печаль.

Всё было многолико и едино,
Всё не́жило и чаровало взгляд,
Когда из перламутра и рубина
В то Утро ты соткало свой наряд.

Потом, вспоив столетья, миллионы
Горячих, огнецветных, страстных дней,
Ты жизнь вело чрез выси и уклоны,
Но в каждый взор вливало блеск огней.

И много раз лик Мира изменялся,
И много протекло могучих рек,
Но громко голос Солнца раздавался,
И песню крови слышал человек.

«О, дети Солнца, как они прекрасны!» —
Тот возглас перешёл из уст в уста.
В те дни лобзанья вечно были страстны,
В лице красива каждая черта.

То в Мексике, где в таинствах жестоких
Цвели так страшно красные цветы, —
То в Индии, где в душах светлооких
Сложился блеск ума и красоты, —

То там, где Апис, весь согретый кровью,
Склонив чело, на нём являл звезду,
И, с ним любя бесстрашною любовью,
Лобзались люди в храмах, как в бреду, —

То между снов пластической Эллады,
Где Дионис царил и Аполлон, —
Везде ты лило блеск в людские взгляды,
И разум Мира в Солнце был влюблён.

Как не любить светило золотое,
Надежду запредельную Земли.
О, вечное, высокое, святое,
Созвучью нежных строк моих внемли!

3

Я всё в тебе люблю. Ты нам даёшь цветы,
Гвоздики алые, и губы роз, и маки,
Из безразличья темноты
Выводишь Мир, томившийся во мраке,
К красивой цельности отдельной красоты,
И в слитном Хаосе являются черты,
Во мгле, что пред тобой, вдруг дрогнув, подаётся,
Встают — они и мы, глядят — и я и ты,
Растёт, поёт, сверкает, и смеётся,
Ликует празднично всё то,
В чём луч горячей крови бьётся,
Что ночью было как ничто.

Без Солнца были бы мы тёмными рабами,
Вне понимания, что есть лучистый день,
Но самоцветными камнями
Теперь мечты горят, нам зримы свет и тень.

Без Солнца облака — тяжёлые, густые,
Недвижно-мрачные, как тягостный утёс,
Но только ты взойдёшь, — воздушно-золотые,
Они воздушней детских грёз,
Нежней, чем мысли молодые.

Ты не взойдёшь ещё, а Мир уже поёт,
Над соснами гудит звенящий ветер Мая,
И влагой синею поишь ты небосвод,
Всю мглу Безбрежности лучами обнимая.

И вот твой яркий диск на Небеса взошёл,
Превыше вечных гор, горишь ты над богами,
И люди Солнце пьют, ты льёшь вино струями,
Но страшно ты для глаз, привыкших видеть дол,
На Солнце лишь глядит орёл,
Когда летит над облаками.

Но, не глядя́ на лик, что ослепляет всех,
Мы чувствуем тебя в громах, в немой былинке, —
Когда, желанный нам, услышим звонкий смех,
Когда увидим луч, средь чащи, на тропинке.

Мы чувствуем тебя в реке полночных звёзд,
И в глыбах тёмных туч, разорванных грозою,
Когда меж них горит, манящей полосою,
Воздушный семицветный мост.

Тебя мы чувствуем во всём, в чём блеск алмазный,
В чём свет коралловый, жемчужный иль иной.
Без Солнца наша жизнь была б однообразной,
Теперь же мы живём мечтою вечно-разной,
Но более всего ласкаешь ты — весной.

4

‎Свежей весной
‎Всеозаряющее,
‎Нас опьяняющее
‎Цветом, лучом, новизной, —
Слабые стебли для жизни прямой укрепляющее, —
‎Ты, пребывающее
С ним, неизвестным, с тобою, любовь, и со мной!

Ты тёплое в радостно-грустном Апреле,
Когда на заре
Играют свирели,
Горячее в летней поре,
В палящем Июле,
Родящем зернистый и сочный прилив
В колосьях желтеющих нив,
Что в свете лучей утонули.

Ты жгучее в Африке, свет твой горит
Смертельно, в час полдня, вблизи Пирамид,
И в зыбях песчаных Сахары.
Ты страшное в нашей России лесной,
Когда, воспринявши палящий твой зной,
Рокочут лесные пожары.

Ты в отблесках мёртвых, в пределах тех стран,
Где белою смертью одет Океан,
Что люди зовут Ледовитым, —
Где стелются вёрсты и вёрсты воды
И вечно звенят и ломаются льды,
Белея под ветром сердитым.

В Норвегии бледной — полночное ты;
Сияньем полярным глядишь с высоты,
Горишь в сочетаньях нежданных.
Ты тусклое там, где взрастают лишь мхи,
Цепляются в тундрах, глядят как грехи,
В краях для тебя нежеланных.

Но Солнцу и в тундрах предельности нет,
Они получают зловещий твой свет,
И, если есть чёрные страны,
Где люди в бреду и в виденьях весь год,
Там день есть меж днями, когда небосвод
Миг правды даёт за обманы,
И тот, кто томился весь год без лучей,
В миг правды богаче избранников дней.

5

Я тебя воспеваю, о, яркое жаркое Солнце,
‎Но хоть знаю, что я и красиво и нежно пою,
И хоть струны Поэта звончей золотого червонца,
‎Я не в силах исче́рпать всю властность, всю чару твою.

Если б я родился́ не Певцом, истомлённым тоскою,
‎Если б был я звенящей блестящей свободной волной,
Я украсил бы берег жемчужиной — искрой морскою —
‎Но не знал бы я, сколько сокрыто их всех глубиной.

Если б я родился́ не стремящимся жадным Поэтом,
‎Я расцвёл бы как ландыш, как белый влюблённый цветок,
Но не знал бы я, сколько цветов раскрывается летом,
‎И душистые сны сосчитать я никак бы не мог.

Так, тебя воспевая, о, счастье, о, Солнце святое,
‎Я лишь частию слышу ликующий жизненный смех,
Всё люблю я в тебе, ты во всём и всегда — молодое,
‎Но сильнее всего то, что в жизни горишь ты — для всех.

6

Люблю в тебе, что ты, согрев Франциска
Воспевшего тебя, как я пою,
Ласкаешь тем же светом василиска,
Лелеешь нежных птичек и змею.

Меняешь бесконечно сочетанья
Людей, зверей, планет, ночей, и дней,
И нас ведёшь дорогами страданья,
Но нас ведёшь к Бессмертию Огней.

Люблю, что тот же самый свет могучий,
Что нас ведёт к немеркнущему Дню,
Струит дожди, порвавши сумрак тучи,
И приобщает нежных дев к огню.

Но, если, озаряя и целуя,
Касаешься ты мыслей, губ, и плеч,
В тебе всего сильнее то люблю я,
Что можешь ты своим сияньем — сжечь.

Ты явственно на стоны отвечаешь,
Что выбор есть меж сумраком и днём,
И ты невесту с пламенем венчаешь,
Когда в душе горишь своим огнём.

В тот яркий день, когда владыки Рима
В последний раз вступили в Карфаген,
Они на пире пламени и дыма
Разрушили оплот высоких стен, —

Но гордая супруга Газдрубала,
Наперекор победному врагу,
Взглянув на Солнце, про себя сказала:
«Ещё теперь я победить могу!»

И, окружив себя людьми, конями,
Как на престол взошедши на костёр,
Она слилась с блестящими огнями,
И был триумф — несбывшийся позор.

И вспыхнуло не то же ли сиянье
Для двух, чья страсть была сильней, чем Мир,
В любовниках, чьи жаркие лобзанья
Через века почувствовал Шекспир.

Пленительна, как солнечная сила,
Та Клеопатра, с пламенем в крови,
Пленителен, пред этой Змейкой Нила,
Антоний, сжёгший ум в огне любви.

Полубогам великого Заката
Ты вспыхнуло в веках пурпурным днём,
Как нам теперь, закатностью богато,
Сияешь алым красочным огнём.

Ты их сожгло. Но в светлой мгле забвенья
Земле сказало: «Снова жизнь готовь!» —
Над их могилой — лёгкий звон мгновенья,
Пылают маки, красные, как кровь.

И как в великой грёзе Македонца
Царил над всей Землёю ум один,
Так ты одно царишь над Миром, Солнце,
О, мировой закатный наш рубин!

И в этот час, когда я в нежном звоне
Слагаю песнь высокому Царю,
Ты жжёшь костры в глубоком небосклоне,
И я светло, сжигая жизнь, горю!

7

О, Мироздатель,
Жизнеподатель,
Солнце, тебя я пою!
Ты в полногласной
Сказке прекрасной
Сделало страстной
Душу мою!

Жизни податель,
Бог и Создатель,
Мудро сжигающий — Свет!
Рад я на пире
Звуком быть в лире, —
Лучшего в Мире
Счастия нет!